10.04.2012

Набор ополчения в Гребневском имении Голицыных и волнения мастеровых на текстильных мануфактурах Щёлковского края в 1812 году


До сих пор во многих научно-популярных изданиях, посвященных событиям 1812 года бытует мнение о том, что война  сплотила все слои населения России времен Александра I и, в едином порыве, весь народ устремился на борьбу с оккупантами.  Эта идеология, подчеркивавшая «отечественность» войны, восходит к трудам Сергея Николаевича Глинки (1776-1847), который одним из первых выразил эту точку зрения сначала в статьях, помещенный в издаваемом им «Русском вестнике» 1813 года, затем в его работе «Прибавление к Русской истории», изданной в 1818 году и, наконец, в «Записках о 1812 годе», изданных в год смерти писателя [1]. Известно, что формированием идеи всесословного патриотического единения вокруг Престола писатель был обязан генерал-губернатору Москвы, Федору Васильевичу Ростопчину (1763-1826), заинтересованному в организации широкой идеологической компании, которая была призвана утвердить  торжество патриархального духа верноподданичества в народной среде. Вдохновляя С.Н.Глинку на создание «Записок», Ростопчин сказал ему: «Священным именем государя императора развязываю вам язык на все полезное для Отечества, а руки на триста тысяч экстраординарной суммы»


 Сергей Николаевич Глинка (1776-1847).

Впоследствии эта идеология, отражавшая интересы консервативных кругов высокопоставленного дворянства, нашла воплощение в многочисленных трудах отечественных послевоенных историков – Д.И. Ашхарумова (1819), Д.П. Бутурлина (1823-1824), А.И. Михайловского-Данилевского (1839) и была выражена в трудах, изданных к празднованию 100-летия победы в 1912 году (например, в работах Д.Г. Булгаковского и А.Г. Елчанинова). Ряд антикрепостнических восстаний крестьянства в 1812 году был описан в известном семитомнике «Отечественная война и русское общество». Однако в основном на страницах этого издания подвергалось анализу восприятие Отечественной войны дворянским сословием и недостаточно было отражено отношение к войне широких масс крепостных крестьян.

Пеший казак и егерь Московского ополчения 1812-1815 гг. А.В. Висковатов.

Советская историография, исходя из принципов теории классового строения общества, впервые обратила внимание на неоднородность восприятия войны разными социальными слоями населения страны, тем не менее, не отказываясь от масштабного эксплуатирования идеологии всенародной войны (см. например, работы И. И. Игнатович, П. Г. Рындзюпского, К. В. Сивкова, Я. И. Линкова, Т. Г. Рябкова.). Историк Л.Г. Бескровный писал в 1962 году: «Бесчинства захватчиков, невыносимые поборы, усиление помещичьего гнета – все это заставляло крестьян браться за оружие. В их выступлениях мотивы борьбы с оккупантами за освобождение родины переплетались с мотивами классовой борьбы против помещиков» [2]. Тем не менее, стоит подчеркнуть, что убийство француза – «нехристя» или своего помещика  -  два абсолютно разных вектора народной борьбы. Также стоит учесть, что ряд крестьянских антикрепостнических выступлений был связан с распространившимся в народе слухом о том, что Наполеон «даст волю» крепостным: «Придет Бонапарт, нам волю даст, а господ мы более знать не хотим!». В сборнике документов «Крестьянское движение в России в 1796 – 1825 гг.», опубликованном в 1961 году было отражено около 60–67 антикрепостнических восстаний в разных регионах России в 1812 году [3]. Сам В.Ф. Ростопчин был прекрасно осведомлен о действительных настроениях в народе и писал Александру I еще в 1810 году: «целые сотни есть готовых идти по стопам Робеспьера и Сантера». О настроениях крестьянства первой половины - середины 1812 года нам сообщают многочисленные источники дневникового и мемуарного характера. Бывшая крепостная А.А. Сазонова вспоминала, что «народ очень на господ роптал», москвич Г.Я. Козловский, переживший оккупацию Москвы, утверждал, что он боялся русских мужиков гораздо более французов. В дневнике очевидца описываемых событий, ростовского чиновника М.И. Маракуева, сохранилась интересная запись, описывающая любопытное событие имевшее место 12 июля 1812 года. Тогда, встречая Александра I в Москве, в Кремль  собралось огромное количество простого народа. Но вдруг распространился слух о том, что прикажут «запереть все ворота и брать каждого силой в солдаты. Едва эта молва промчалась, как чернь ринулась вон и в несколько минут Кремль опустел. Из Кремля разнеслось эхо по всей Москве и множество черного народа из нее разбежалось». На следующий день, покидая Москву, автор дневника встретил толпы мужиков, бежавших из столицы. Они спрашивали его, не берут ли в Москве в солдаты [4]. Д.М. Волконский в своём дневнике 10 сентября 1812 г. с ужасом отметил, что народ уже готов к волнению. Тем не менее, Л.И. Агронов справедливо отмечает, что до сих пор специальных исследований проблемы восприятия войны 1812 г. простонародьем не существует [5].

Аллегорическое изображение ополчения 1812 года.
Тем более пристальное внимание следует обратить на настроения рабочих посессионных фабрик Московской губернии, составлявших едва ли не самый закабаленный слой общества того времени. По закону рабочие были «навечно приписаны» к фабрикам так же, как крепостные крестьяне были приписаны к их селам и деревням, составляя с ними единое имущественное целое, подлежащее покупке или продаже.  Рабочие принадлежали фабрикантам, которые имели право наказывать их, ссылать за неповиновение в Сибирь. Едва ли не единственным существенным ограничением прав владельца фабрики был запрет на продажу посессионных рабочих без фабрики, тогда как помещик имел право продать своих крестьян «на вывод» - без земли. На фабричных, так же, как и на собственных крестьян помещика распространялись обязанности платежа подушных сборов, которые собирались с них фабрикантом и затем передавались в казну и, конечно, подачи рекрут.

В этой статье мы попытаемся обратить внимание на отношение крепостного крестьянства и посессионных рабочих северной части Богородского уезда Московской губернии (нынешнего Щёлковского района Московской области) к набору в ополчение и приближающейся войне 1812 года.

I.
Крупнейшим помещичьим землевладением севера Богородского уезда  накануне войны была Гребневская вотчина с административным центром в селе Гребнево с его уже в те времена обширной усадьбой. В единое землевладение входили окрестные деревни: Щёлково (нынешний г. Щёлково), Новая, Чижево, Слобода, Фрязино (входящие ныне в черту современного наукограда Фрязино), Назимиха (Трубинского сельского поселения), Трубино (село Трубино Трубинск. с.п.) и д. Топорково (д. Топорково, Анискинского с.п.). В 1811 году в этих деревнях и селах проживало 926 душ крепостных крестьян («а по наличности с новорожденными 1030 душ»). 86 крестьян дворовых состояло при  богатой Гребневской усадьбе. 
По размерам с Гребневской вотчиной могло соперничать только крупное землевладение надворного советника Маркела Демидовича Мещанинова (1750-1813/1815) с административным центром в селе Образцово (ныне пос. Образцово г.п. Щёлково), к которому принадлежало соседнее село Сергиевское, Комягино тож (ныне – село Комягино Пушкинского р-на Моск. Обл.) и деревнями Ильино  и деревнями Игнатково, Набережная (г.п. Щёлково), Васильевская (д. Васильевское г.п. Щёлково), Новая (Байбаки) (д. Байбаки г.п. Щёлково), Мальцово (д. Мальцево Мальцевского с.о.), Невзорово, Степанково
Третьим  владением, которое мы рассмотрим здесь, - было село Фряново с деревней Аксеново, состоявшее во владении крупного фабриканта Екима Лазаревича Лазарева.
 
 Усадьба Гребнево. Худ. реконструкция: А. Послыхалин, 2011.

В октябре 1811 года Гребневское имение с окрестными деревнями было выкуплено за 900.000 рублей княгиней Анной Александровной Голицыной (1739-1816) у Екатерины Александровны Бибиковой, урожденной Чебышевой (1766-1833) [6]. Продажа столь крупного имения не была простым и быстрым делом. Процесс зачислению Гребневского имения за ея сиятельством княгиней Анной Александровной Голицыной не был окончен в 1812 году и в официальных бумагах все еще значилось имя прежней владелицы вотчины. Княгиня Анна Александровна приобрела Гребневскую вотчину на 72 году жизни, через 7 лет после кончины своего мужа и, конечно, не могла полновластно следить за огромным хозяйством. Будучи юридической владелицей, она поручила заняться делами новоприобретенного имения своим младшим сыновьям – Александру (1772-1821) и Сергею Михайловичам Голицыным (1774-1859).

Первым манифестом, относящимся к войне, которая тогда еще только надвигалась, был манифест от 5 апреля (по старому стилю - 23 марта) 1812 года — о 82-м рекрутском наборе с 500 душ по 2 рекрута. Тон манифеста был осторожен: ни в каком случае не следовало подать повод к подозрению России в намерении нарушить мир. Причина набора объяснялась тем, что «настоящее состояние дел в Европе требует решительных и твердых мер, неусыпного бодрствования и сильного ополчения, которое могло бы верным и надежным образом оградить Великую Империю Нашу от всех могущих против нее быть неприязненных покушений». 13 (1) мая 1812 года из села и деревень Гребневской вотчины «забрили лбы» трем крепостным: Аверьяну Васильеву, Андрею Агафонову и Ивану Васильеву, а 15 (3) мая на сборный пункт в город Богородск (нынешний Ногинск) было отправлено еще четыре крепостных: Терентий Иванов, Игнатий Васильев, Федор Исаев и Савелий Антонов [7]. 

В июле 1812 года Александр I, посетил Москву. Желая избежать крупных народных собраний, император въехал в древнюю столицу ночью и остановился в принадлежавшем ему Слободском дворце на берегу Яузы. 

Слободской дворец. Современная фотография. Отсюда.

Здесь на собрании дворянства и купечества, 15 (3) июля, Александр I призвал их жертвовать деньги и имущество, а также создавать дружины ратников из крепостных. Государь обратился к собравшимся с вдохновенными словами: «Настало время для России показать свету ее могущество и силу. Я в полной уверенности взываю к вам: вы, подобно предкам вашим, не потерпите ига чуждого, и неприятель пусть не восторжествует в своих дерзких замыслах. Этого ожидают от вас Отечество и Государь». Фактически, этим политическим шагом император признавал, что своими собственными силами имперская власть не справлялась с агрессией. После слов государя зал огласился возгласами: «Готовы умереть скорее, государь, нежели покориться врагу! Все, что мы имеем, отдаем тебе». При чтении манифеста, как впоследствии подчеркивал в своих воспоминаниях генерал-губернатор Москвы граф Ф.В. Ростопчин:  «русский человек выражал свои чувства свободно и, забывая, что он раб, приходил в негодование, когда ему угрожали цепями, которые готовил чужеземец, и предпочитал смерть позору быть побежденным» [8]. Но у подобного воодушевления была и другая сторона. Дворянству в тот день было предложено выставить одного ратника с 10 душ, причем каждый из них должен был быть обеспечен за счет помещика обмундированием продовольствием на 3 месяца, а купечеству предлагалось сдать денежные пожертвования. Узнав накануне, что некоторые из дворян собиравшихся посетить Слободской дворец в связи с вопросом о пожертвованиях решили поставить и вопрос об общественном контроле над их распределением и спросить государя о том, какими средствами обороны располагает власть, граф Ростопчин распорядился предупредить их, что любой, задавший подобный вопрос «во всю прыть полетит в дальний путь». Недалеко от дворца им были поставлены две запряженные телеги с полицейскими офицерами, одетыми в дорожную униформу. На вопрос – для кого приготовлены телеги, им было приказано отвечать: «для тех, которых пошлют в ссылку». По итогам встречи дворяне были готовы выставить 32 000 ополченцев, а купцы собрали 2 400 000 рублей. Многие средства были обеспечены не наличными деньгами, а долговыми расписками, деньги по которым с трудом собирались еще в 1814-1816 годах.

18 (6) июля 1812 году по итогам встречи был издан манифест «О сборе внутри государства земского ополчения». Считается, что в разработке манифеста принимал участие действительный тайный советник Иван Владимирович Лопухин (1756-1816), владевший, кстати, крупным селом Савинское в северной части Богородского уезда. Дело это для него было не ново. В 1806 году И.В. Лопухин занимался сбором «милиции» (народного ополчения) во Владимирской, Тульской, Калужской и Рязанской губерниях и писал в своих отчётах, что крестьяне будто бы «плакали от радости», желая вступить в него.  Однако, историки отмечают  тот факт, что манифест 18 (6) июля не давал прямых указаний на способ организации ополчения, ограничиваясь велеречивой фразой: «полагаем мы за необходимо нужное, - говорилось там, - собрать внутри государства новые силы, которые нанося новый ужас врагу, составляли бы вторую ограду в подкрепление первой и в защиту домов, жен и детей каждого и всех». Также как и в 1806 году ополчение именовалось в документе «милицией». Государственные крестьяне не привлекались к ополчению. Эта обязанность ложилась всецело на плечи помещичьих крестьян. Тем резче подчеркивалось бесправие последних.

  Манифест о созыве народного ополчения, "Московской военной силы".

5 августа (24 июля ст.ст.) предводитель дворянства Богородского уезда, князь Михаил Петрович Голицын (1764-1848) издал объявление почетному дворянскому сословию, в котором было указано: «Комитет учрежденный в силу высочайшего его императорского величества повеления о составе земского ополчения под названием Московской военной силы между прочим определил на укомплектование оной по здешней губернии собрать с каждых десяти ревизских душ за помещиком состоящих одного воина на защиту отечества во всем том одеянии, в каком они есть, и притом с пиками или ружьями, стараясь сколько можно, чтоб ружья были со штыками, сверх сего комитет предоставляет на волю владельцам одному, или родственнику за другого ставить тех людей в земское войско, но не моложе 20-ти и не старше 45-ти лет, которых имеют господа дворяне сколько кому следует, представить в столичный город Москву или в уездный город Богородск, кому куда удобнее будет непременно, по получении сей повестки через семь дней вместе с положенным на них трехмесячным провиантом, потом обязан каждый дворянин за тем же вслед и, конечно, не далее двух недель представить к приемщику назначенную высочайше конфирмованном докладе на тех внутренних воинов одежду. В прочем я уверен, что почтенное Богородское благородное сословие усугубит своим старанием выполнить по сему предмету волю государя императора, пекущегося о благе общем к спокойствию каждого, внуша вооружающимся воинам, что сие ополчение есть временное, и составляется единственно из предосторожности в защиту домов, жен и детей каждого против врага, угрожающего поколебать спокойствие России» [9].
 
Основываясь на этом объявлении,  5 августа (24 июля – ст.ст.) Александр Михайлович Голицын  отдал бурмистру села Гребнево Егору Королеву и управляющему имением Ивану Саламатову особый приказ о наборе ополчения по деревням и сёлам Гребневской вотчины. 

Благословение ополченца 1812 года. Лучанинов И.В.1812.

Желая избежать волнений, особенно князь подчёркивал: «при выборе же растолковать всем крестьянам с тихостию и вразумительным образом, что требуются они не в рекруты, а на временную только надобность, в случае буде наступит опасность, чтобы защитить себя от неприятеля угрожающего нашей Христианской вере, разорением всего государства и возмущением спокойствия всех верных сынов Церкви и Отечества, и что после минования сей опасности все они возвратятся на прежние свои жительства. Я же со своей стороны обнадёживаю по возвращении сих людей в домы, освободить на несколько лет от рекрутской повинности, а нынешний год исключить те души от платежа оброка, дабы они, готовясь на защищение собственных жилищ своих и государства,  ни о чём более в рассуждении домашнего своего положения не помышляли, как только о точном и послушнейшем исполнении Монаршего соизволения к единственному спокойствию всех верноподданных простирающегося» [10].   

Такая осторожность владельца объяснима тем, что в мае-июне 1812 года в Гребнево уже прошел очередной, 82-й рекрутский набор. В солдаты было забрито семь крепостных. Повторный набор, уже в «московскую военную силу» естественным образом вызывал недовольство крестьян. Такого рода набор ополчения, или, как тогда говорили «милиции» происходил и раньше в 1806 году. Манифест от 30 ноября 1806 года точно так же увещевал крестьян: «Когда благословением Всевышнего усилия Наши и верноподданных Наших, на защищение отечества... увенчаны будут вожделенными успехами... тогда... сии ополчения Наши положат оружие, возвратятся в свои домы и семейства, собственным их мужеством защищенные, где вкусят плоды мира, столь славно приобретенного»… Однако, по официальным подсчетам из 200 с небольшим тысяч милиции 177 тысяч остались служить в сухопутном войске и во флоте. Такой перевод «милиционеров» в рекруты носил настолько массовый характер, что в 1807 году правительство и вовсе отказалось от проведения очередного рекрутского набора. Крепостные оказались грубо обмануты властью. Хорошо эту ситуацию описал историк А.К. Кабанов в своей статье «Ополчения 1812 года», опубликованной к столетнему юбилею войны в известном сборнике «Отечественная война и Русское общество» (т.5): «Подобный факт [обмана] не мог, конечно, пройти бесследно в памяти народной — тяжелый осадок недоверия остался у народа, и правительство, через 6 лет, в памятный 1812 год, вызванное к формированию новых чрезвычайных сил, не могло не считаться с этим настроением. В своих разъяснениях оно подходит к этому вопросу, но весьма поверхностно, как бы внешне, играя словами. «Вся составляемая ныне внутренняя сила не есть милиция или рекрутский набор, но временное верных сынов России ополчение, устрояемое из предосторожности в подкрепление войска и для надлежащего охранения отечества». Противореча себе, правительство заявляло, что ополчение не есть милиция, и сравнивало теперь последнюю с рекрутским набором, но не так говорило оно в манифесте 1806 года». Во время войны власти неоднократно успокаивали ополченцев, утверждая, что они служат в армии лишь временно. Однако крестьяне справедливо опасались, что служить придется 25 лет и, если тебя не убьют, будешь инвалидом, скорее всего без пенсии. Из этого становится понятным, почему крепостные Гребневской вотчины Голицыных (да и других) не имели большого воодушевления идти в ополчение и защищать своих господ. 

 Неизвестный художник. Благословение на ополчение 1812 года. Кон. XIX в. Источник: Музей г. Егорьевска.

Приказ Голицына об обнародовании манифеста после литургии объяснялся тем, что «Как только по приказанию Правительствующего Сената разослан был высочайший манифест 6-го июля о всеобщем народном ополчении, то Святейший Синод положил обнародовать оный чтением во всех церквах и отправлять после каждой литургии молебствие с коленопреклонением о победе на супостаты» [11]. Этот манифест в Гребневе был обнародован в храме Гребневской иконы Божией Матери, сохранившейся до наших дней.

Далее, в том же отеческом тоне, А.М. Голицын рекомендует своему бурмистру и управляющему: «дав жребий семьянистым и богатым домам, выбрать из них и представить натурою или покупкою, предоставя сию последнюю произвесть на их волю. Семьи, где много малолеток, совсем не подлежат жребию», а под конец переходит и к угрозе: «те, кто отказываются, повинны будут ответствовать перед Богом и судом, установленным монаршией властью».

Александр Михайлович Голицын. Художник: О. Кипренский, 1819.

Крестьянам разрешалось покупать за свой счет, но, конечно, от имени помещика ратника со стороны и представлять их в ополчение вместо себя [10. С. 74-75].  Таковой возможностью естественным образом могли воспользоваться лишь состоятельные крестьяне. Таковых оказалось всего пять человек. Среди них мы видим крестьянина деревни Новой (ныне вх. в г. Фрязино) Григория Андреева, гребневца Ефима Иванова, крестьянина деревни Слободы Ивана Бирюкова, крестьянина деревни Трубино Козьму Мазохина и деревни Щёлково, Алексея Королева [10. С.126-127].  Чтобы узнать, кто были эти состоятельные крестьяне, мы обратились к «Ведомости о мануфактурах в России за 1812 год». В ней, между прочим, указана шелкоткацкая фабрика крепостного крестьянина Григория Андреева в деревне Новой с 6 ткацкими станами и 6-ю вольнонаемными рабочими, вырабатывавшая в год 1053 штук платков [12]. Можно предположить, что и остальные четыре крестьянина были владельцами собственных «светелок» - небольших надомных текстильных предприятий.
  
Ополчение 1812 года. Художник: Г.Д. Алексеев, 1912.

Крестьяне, которым не хватало средств для осуществления такой сделки оставалось только бежать, - как поступил выбранный по жеребью  крестьянин деревни Назимихи Данила Яковлев. Но бежавшие с этапа ополченцы не учитывались в итоговой отчетности и помещику пришлось вместо бежавшего отдать в ополчение крестьянина деревни Чижевой Ивана Давыдова. Историк А.К. Кабанов, анализируя крупный корпус документов  Гребневской вотчины Голицыных писал: «Выбрав должных воинов со своих поместий, кн. Голицын так же детально и, если хотите, добродушно входит в рассмотрение вопроса об их снаряжении: недоволен приказчиком, слегка журит его, требует отчетности, почему истрачено так много — на каждого ратника по 60, 70 руб., когда в силу хорошее обмундирование обходится в 40, 45 руб. В ответ на это заявление хозяина приказчик отвечает оригинальным оправданием, из которого мы узнаем, что даже у этого безусловно понимающего свой долг и не плохо относящегося по тем временам к крестьянам помещика в ополчение сбывалось самое худшее из крепостной деревни. «По отдаче ратников употреблено 874 р. 88 к. более потому, что на хлеб и харчевые припасы в то время была цена необыкновенная. К тому же ратники, кроме годных 8 человек, поступили старые и увечные; к тому же многие были таковые, что жили в вотчине по старости лет, неспособности к домоводству и по малоумию без тягол, питались от подаяния милостыни, которых сбыть, кроме сего случая, было невозможно. Дабы не объявили к принятию их пороков, я велел старость их содержать и кормить лучше. Платья на них, кроме шляп, сапогов и данного награждения куплено не было, а всякий поступил в своем». Если мы прибавим к этому запрос помещика, «за то» взяты в ополчение, то мы поймем, что здесь, в этом имении, далеко не все обстоит благополучно» [13].

Конный казак Московского ополчения. А.В. Висковатов. Раскрашенная гравюра.
 
Снаряжение крестьянина из подмосковной вотчины Голицына представляло собой: 1 казацкий полукафтан, 1 шаровары из серого сукна, 2 пары сапогов, 2 рубашки, 2 портков, 2 портянки, 1 теплая суконка (одеяло) в 4 аршина, шапка, рукавицы с варежками и кожаный ранец. Провиант на три месяца на человека представлял собой 1 пуд 35 фунтов ржаной муки и 1,5 гарнца крупы. Денег на 1 месяц давался 1 рубль. По тщательным подсчетам А.К. Кабанова, общая сумма, выделенная помещиком на крестьян из всех вотчин Голицына в разных уездах равнялась сумме в 4.668 рублей, тогда как на отдельного воина приходилось 114 рублей 34 копейки, при чем обмундировка обходится по 78 рублей 50 копеек на брата. Эта цифра считалась большой и князь Голицын указывал, что обмундировка повсюду обходится по 40 рублей и несколько более [13. С. 63].

Рисунок кокарды ополченца. 1812 год.
 
В целом по Гребневской вотчине набор в ополчение проходил спокойно. 16 (4) июля 1812 года вечером в деревне Фрязино крестьянами был схвачен дезертир - рядовой 3-го батальона 4-й роты Московского гарнизонного полка Алексей Лопатин, отправленный в Богородский земской суд. В конце июля - начале августа в уездный город Богородск из Гребневского имения была отправлена партия в 69 ратников. Сразу после 16 (4) августа ушла вторая партия в 41 человек. Но не во всех имениях Голицыных дела шли так же «гладко». Из донесений приказчика села Гривы Сычевского уезда под Смоленском, отправленным в адрес Александра Михайловича Голицына, можно узнать, что несмотря на уговоры, чтобы они «не думали о вольности», местные крепостные крестьяне «делали о неминуемом бытии под французским распоряжением разглашение и выходили из повиновения».  

 Разгром помещичьей усадьбы. Художник: В.Н. Курдюмов.

Тем не менее, приказчику удалось удержать крестьян от открытого бунта, которые в то же самое время происходили во многих вотчинах в Дорогобужского, Вяземскомского и того же Сычевского уезда, где дело доходило до того, что «помещичьи крестьяне делили между собою господское имение, даже дома разрывали, жгли и убивали помещиков и управляющих» [13. С. 93]. Чуть было не дошло до того же и в другом крупном землевладении северной части Богородского уезда.

II.
Села Образцово и Сергиевское Комягино тож вместе с  перечисленными выше деревнями в 1812 году принадлежало надворному советнику Маркелу Демидовичу Мещанинову (1750-1813/1815) не так давно вышедшему в дворяне из купечества. В селе Образцово, на рубеже XVIII и XIX века отцом М.Д. Мещанинова была основана одна из первых посессионных суконных фабрик во всем Богородском уезде. В селе Сергиевском-Комягино существовала еще одна фабрика Мещаниновых, производившая писчую бумагу. 1812 год начался для фабриканта сложно. Испытывая недостаток в рабочей силе на своей бумажной фабрике в Сергиевском-Комягине, Мещанинов купил у помещика Волынского 362 души в Варнавинском уезде, Костромской губернии, за 120 тысяч рублей, рассчитывая переселить часть этих крестьян в Богородский уезд и ими пополнить недостающее число рабочих рук на бумажной фабрике. Первая попытка Мещанинова перевести 113 семейств в Сергиевское относится к июню 1812 года. Она окончилась неудачей. Крестьяне наотрез отказались переселяться. Понятно, что неоднократные побуждения земской полиции ни к чему не привели. Неоднократные попытки переселить этих крестьян продолжались и в следующем, 1813 и в 1814 годах. В итоге у фабриканта так ничего и не вышло с переселением [14].  Не спокойно в 1812 году было и в самом Сергиевском Комягине. Вот уже солдаты Наполеона попирали русские земли и по Подмосковью разнесся слух о скором освобождении крепостных крестьян и «навечно прикрепленных» к фабрикам посессионных мастеровых. Эту весть в начале августа (до 10 августа (26 июля по ст.ст.)) привез из Москвы в Сергиевское-Комягино сам управляющий фабрики. Работа встала, и «мужики вышли из повиновения». 

 Русские ополченцы. Рис. Дж. Каппи. Ок.1812.
Срочно в Сергиевское прибыл полицейский исправник Богородского уезда Иван Тимофеевич Евреинов (ум. до 1850),  супруга которого владела небольшим сельцом Кузменки той же Гребневской волости. Исправник высек приказчика на виду у мастеровых и отправил его в Москву в смирительный дом. Волнения вскоре прекратились. Решительные меры, предпринятые Богородским полицейским исправником  дошли до генерал-губернатора Москвы Федора Васильевича Ростопчина, в своем письме от 10 августа (26 июля по ст.ст.) высказывавшим намерение наградить  И.Т. Евреинова орденом Владимира 4-й степени:  «В Богородском уезде есть бумажная фабрика Мещанинова. Прикащик его, приехав пьяный из Москвы, насказал им такого вздору, что мужики на один день вышли из повиновения. Но капитан-исправник, надворный советник Евреинов, так хорошо и проворно поступил, что все пришло в повиновение и за работу; не разглашая, прикащика высек в деревне и отослал в Москву в смирительный дом. Я осмеливаюсь для награждения сего исправника и в поощрение другим испросить ему орден Владимира 4-й степени» [15].  Судя по тому, что в Синодике Николо-Берлюковского монастыря И.Т. Евреинов записан как «ковалер», т.е. кавалер ордена, - Иван Тимофеевич получил эту награду. В 1812 году надворный советник Маркел Демидович Мещанинов предоставил в ополчение 38 ратников из своего имения Гребневской волости, но более подробных сведений об обстоятельствах набора посессионных и крепостных крестьян в ополчение из этой вотчины, кажется, не сохранилось.

III.
 Усадьба Фряново и Фряновская шелкоткацкая фабрика во времена Лазаревых. Худ. реконструкция: А. Послыхалин, 2010.

Такого же рода волнение происходило и на другой крупной посессионной фабрике,  - шелкоткацкой мануфактуре в селе Фряново, принадлежавшей Екиму Лазаревичу Лазареву (1743-1826). В 1812 году на предприятии трудилось 1172 человека приписных и купленных к фабрике посессионных рабочих. Местные фабричные отличались своим «беспокойным и буйным нравом».  Начиная с 1770-х годов волнения на фряновской фабрике происходили почти регулярно: в 1797, 1802, 1805, 1807, 1810 годах. Фабричные рабочие считали, что они неправильно присоединены к фабрике, считая себя казенными, то есть государственными крестьянами. Неоднократные обращения мастеровых в Богородский земской суд и другие инстанции с многочисленными жалобами на управляющих заставили власти признать их «закосневшими в буйстве и не годными к исправлению». Набор ополчения привел к очередному всплеску волнений. Об их причинах мы узнаем из материалов дела, датированного 26 мая (ст.ст.) 1813 года, в котором было пересказано содержание жалоб  фряновских мастеровых: «Лазарев из мастеровых отдал в ополчение многих одиноких и таких, у коих из мужчин в доме никого не осталось кроме престарелых и малолетних детей, которые должны питаться мирским подаянием, а сверх того отдал 6 человек фабричных рабочих за своих крестьян, просив приказать кому следует учинить исследование, между тем подтвердить гражданскому губернатору, дабы он требуемое Сенатом [количество ратников] немедленно доставил» [16].

Еким Лазаревич Лазарев. Художник: Василий Тропинин, 1822.

Конечно, фабриканту не хотелось лишаться наиболее квалифицированных кадров и Еким Лазаревич отдал приказ своему управляющему постараться сохранить их для фабрики, и постараться отправить в ополчение постоянных зачинщиков буйств и волнений, а также тех, кто был «праздным и неприлежным к фабричным работам». Мастеровых такой выбор, конечно не устроил, что  вскоре привело к остановке работы на фабрике. Срочно во Фряново был вызван уже известный нам полицейский исправник Богородского уезда Иван Тимофеевич Евреинов. Попытка увещевать бунтующих словом 13 (1) августа 1812 года успехом не увенчалась. Тогда, Иван Тимофеевич Евреинов 25 (14) августа 1812 года прибег к силе и под конвоем отправил в Богородск партию из 65 человек, из которых на этапе  «буйственно бежало» 18 человек. Вместо бежавших из фабричных было выбрано еще 18 человек, которые в скором времени также были препровождены на сборный пункт в Богородск. Семьям ополченцев «выдавались с воли помещика как прежде из господского магазейна  хлеб и денежное и они не претерпели никакой нужды» [16]. Исследование, произведенное Богородским судом по этому делу, установило, что «фабричных в ополчение поступило действительно в большей части из одиноких и не по очереди, и как сами они, фабричные, показывают, что сие над ними учинено единственно /…/ за то, что господин Лазарев за подачу на него просьбы был недоволен».

 Верховой казак, конвоирующий крестьянина. Художник:  Орловский Александр Осипович (1777-1832),1820-е гг.

Генерал-губернатор Москвы генерал от инфантерии граф Ф.В. Ростопчин стал командующим ополчения 1-го округа, а «Московскую военную силу» возглавил генерал-лейтенант Ираклий Иванович Морков (1753—1828). До прибытия Моркова в Москву ополчением командовал генерал-лейтенант В.И. Чичерин. 

Командир Московской военной силы (ополчения) генерал-лейтенант граф Ираклий Иванович Морков (Марков) в кругу семьи. Художник В.А.  Тропинин., 1813.

Формированием ополчения с 20 июля занимались два комитета (по Положению 12 июля 1812): первый для приёма, вооружения и продовольствия воинов; второй для сбора и распределения пожертвований. Полковыми командирами Московской военной силы были назначены: генерал-майоры Талызины 1-й и 2-й, князь Одоевский, Свечин, Обрезков, граф Санти, Лопухин, Арсеньев, Лаптев, полковники: князь Четвертинский и Аргамаков и подполковник Свечин [11. С.34-35]. Комитет по формированию ополчения отправил в Богородск генерал-майора  Михаила Михайловича Свечина 3-го (?-?), впоследствии командовавшего 3-им пешим казачьим полком Московского ополчения.
С 10 августа (29 июля) по 15 (3) августа под Богородском было собрано 606 человек ополченцев. На всех имелось 119 пик и три ружья.  К 17 (5) августа  число воинов возросло до 1264 человек. На 29 (17) августа в распоряжение ополчения поступило 574 пики и 8 ружей. 1 сентября (20 августа ст.ст.), когда французы заняли Гжатск,  под Богородском собралось 2743 ратника при 1460 пиках и 8 ружьях [17]. Все эти дни ратники жили в поле под открытым небом.  В 1788 году в городе насчитывалось всего 56 деревянных домов, в которых проживал 561 житель [18]., а в 1815 в городе насчитывалось всего 75 деревянных домов при 596 жителях.

IV.
  Хоругви Московского ополчения.А.В. Висковатов.

В среду 2 сентября (21 августа) ратники были отправлены пешком в Можайск, куда прибыли за несколько дней до Бородинской битвы. Московская губерния предоставила наибольшее по России ополчение —27500, против 12 — 15 тысяч в сопредельных губерниях. Организационно ополченцы были сведены в 12 конных  и пеших полков. Ратники Богородского уезда, вошедшие в 3-ий пеший казачий полк, кроме 8 ружей получили еще 500 ружей из Арсенала и по 60 патронов на человека.
3-й пеший казачий полк, состоявший из 4 батальонов, входивших в 3-ю дивизию Московской военной силы под командованием шефа - генерал-майора М. М. Свечина 3-го и командира — подполковника Вашкова принял участие в битве при Бородине. Накануне сражения ополчение было распределено по армейским корпусам для «составления третьей шеренги», обеспечивавшей вынос раненых с поля сражения и «сохранение ружей после убитых». Идея подобного использования ополчения  целиком принадлежала М.И. Кутузову, писавшему Александру I в донесении от 31 августа (19 августа ст.ст.):  «Имеющуюся ныне с армиею Смоленскую милицию и часть Московской, в готовность пришедшую, употребить я намерен таким образом, что приобщу их к регулярным войскам, не с тем, чтобы ими оные комплектовать, но чтобы их употреблять можно там было иногда к составлению с пиками третьей шеренги или употреблять их за батальонами малыми резервами для отвода раненых или для сохранения ружей после убитых, для делания редутов и других полевых работ, наипаче замещать нужные места при обозах, дабы уже там ни одного солдата держать нужды не было. При сем должно взять ту осторожность, - оговаривается военачальник, прекрасно осведомленный о действительных настроениях ополченцев, - чтобы внушить им, что их состояние от того ни мало не переменяется, что они остаются временными воинами и что все от Вашего Императорского Величества им обещанное сохранится свято; сие готов я утвердить им и присягою» [19]. 
 
 Бородинское сражение. Художник: П.Хесс.

    Обычно историки, разделяющие идеологию Отечественности войны 1812 года, останавливаются на констатации факта участия народного ополчения в героическом Бородинском сражении, но нельзя обойти вниманием «невысокую оценку» поведения бывших крестьян при Бородине, которое встречается в документах мемуарного характера. К примеру, офицер 50-го егерского полка Николай Иванович Андреев (1792-1870) писал, как во время сражения при Бородино в понедельник  7 сентября (26 августа ст.ст.): «Московское ополчение стояло в колонне сзади нас на горе; их било ядрами исправно, и даром. Главнокомандующий сделал славное из них употребление: поставил их цепью сзади войска, чтобы здоровые люди не выносили раненых, а убирали бы ополченцы. Сделано славно, но безбожниики грабили раненых, что я сам видел, везя патроны в полк, и трем саблею от меня досталось по спинам плашмя. Этими молодцами после сражения укомплектовали дивизию нашу, с оружием, Бог знает каким: кто имел пику, кто бердыш, у иного ружье, пистолет и нож, а кто был с дубиной. К нам дали их офицера в треугольной шляпе, который вскоре и бежал. Да и войско его дошло с нами только до Москвы, а после и десятой части их не осталось: все разбрелись, дружки...» [20]. В ходе войны основные потери Московская военная сила понесла из-за болезней, часть ополченцев оказались с войсками за границей.

V.
Возвращение ратника в свое семейство. Художник: Лучанинов Н.В.,1815.

Императорским указом от 30 марта 1813 ополчение было распущено «по домам» с «изъявлением монаршего благоволения и признательности». Из 110 человек, ушедших в ополчение из Гребневской вотчины Голицыных обратно с войны вернулось к 1814 году 56 ополченцев. Как отмечают историки, ликвидация ополчения происходила с большой выгодой для дворянства. На не явившихся в Гребнево 54 человек были выданы особые «зачетные квитанции». Убитые и умершие в походах ополченцы рассматривались как рекруты следующего набора. А. К. Кабанов приводит  расчет князя А. Голицына по его имению Гребнево по 83-му рекрутскому набору:

«В селе Гребневе по 6-й ревизии состоит 1.099 душ
С оных в московское ополчение отдано 110 человек
В то число явилось в вотчину при приказах Богородского земского суда 56
Следовательно, в неявке находится 54
А как в нынешний 83 набор, что с 500 душ по 20 рекрут, с 25 душ следует одного человека представить:
То с 1.099 душ и причитается всех зачесть 44 рекрута.
На остальные и поныне в вотчину не возвращавшиеся 10 человек надобно получить для будущих наборов зачетные квитанции».

«Мы видим из этого расчета, - подытоживает историк, что для кн. Голицына по этому имению выставлять рекрутов не пришлось, да еще на следующий набор осталось 10 квитанций, т.е. и там ему придется поставить десятью рекрутами меньше, чем будет положено» [13. С. 72]. Крестьяне вернувшиеся из ополчения позднее 1814 года автоматически отдавались в рекруты на 25 лет.

 Ополченец 1812 г. в крестьянской семье.

В манифесте 30 августа 1814 года, даровавшем после войны различные милости, относительно крепостных крестьян и посессионных рабочих – участников  «Московской военной силы» было сказано лишь следующее: «Крестьяне, верный наш народ, да получит мзду свою от Бога»...


А. Послыхалин, 2012.
При перепечатке и цитировании просьба давать ссылку: trojza.blogspot.com

Исп. лит.
1. Русский вестник на 1813 год, издаваемый Сергеем Глинкою. М., 1813; Глинка С.Н.  Прибавление к русской истории, или записки и замечания о происшествиях 1812, 1813, 1814 и 1815 годов. М., 1818; Глинка С.Н. Записки о 1812 годе. СПб., 1836.
2. Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962. С. 338.
3. Крестьянское движение в России в 1796 – 1825 гг.: Сб. документов. М., 1961. С. 18–20; 280–310; 856–861.
4. [Маракуев М.И., с. 21-22]
5. Агронов, Л. И. Восприятие событий Отечественной войны 1812 г. российским простонародьем. URL : http://www. museum.ru /1812/ Library /Agronov/index.html.
6. Моск. обл. ист. Архив МОИА. Отд. 5, 58. Д. 550. Л. 1.
7. Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 года, собранные и изданные П.И. Щукиным. Ч.I. М., 1897. С. 42-43.
8. Русская старина, 1889, кн. XII. С. 673-674
9. Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 года, собранные и изданные П.И. Щукиным. Ч.V. М., 1900. С. 94.
10. Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 года, собранные и изданные П.И. Щукиным. Ч.V. М., 1900. С. 94.
11. Богданович М. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т.2. СПб., 1859. С.32.
12. Ведомость о мануфактурах в России за 1812 год. СПб., 1814. С. 21.
13. Кабанов А.К. Ополчения 1812 года./Отечественная война и русское общество. Т.V. М., 1912.С.51
14. Игнатович И.И. Крестьянское движение в России в первой четверти XIX века. М. Издательство социально-экономической литературы. 1963. С.141-142. С. 208.
15. Дубровин Н.Ф. Отечественная война в письмах современников. С. 65.
16. РГАДА Ф. 1252. Оп.1. Д. 3011. л.10-11 об.
17. Савелов. Московское дворянство в 1812 году. М., 1912. С. 43-61.
18. Новый и полный  географический словарь Российского государства. Т.1. М., 1788. С.90-91
19. Бородино. Документы... С.26.
20. Андреев Н.И. Воспоминания офицера 50-го егерского полка. Русский Архив, 1879, т.3, c. 174-202.